Для Кати ужасы жизни были эгоистически непереносимы, если смотреть на них, сложа руки, и перекипать душою в бессильном негодовании. Она кинулась отыскивать Леонида. Нашла. Он только что
приехал с фронта. Злой был и усталый. Раздраженно выслушал Катю и грубо ответил...
Неточные совпадения
Ногайцев старался утешать, а приват-доцент Пыльников усиливал тревогу. Он служил на
фронте цензором солдатской корреспонденции,
приехал для операции аппендикса,
с месяц лежал в больнице, сильно похудел, оброс благочестивой светлой бородкой, мягкое лицо его подсохло, отвердело, глаза открылись шире, и в них застыло нечто постное, унылое. Когда он молчал, он сжимал челюсти, и борода его около ушей непрерывно, неприятно шевелилась, но молчал он мало, предпочитая говорить.
Вот он — документ. Свет в голове. Да, вероятно,
приехал с проклятого
фронта и «не открылся», а может, и не знал, что нужно открыться. Уехал. А тут пошло. За Авдотьей — Марья, за Марьей — Иван. Общая чашка со щами, полотенце…
Несмотря на то, что король и королева обещали
приехать запросто и просили не делать официальной встречи и, действительно,
приехали в летних простых костюмах, так же, как и дядя-губернатор и мистер Вейль, тем не менее, их встретили салютом из орудий, поднятием на грот-мачте гавайского флага и вообще
с подобающими почестями: все офицеры в мундирах были выстроены на шканцах, вызван караул, и команда стояла во
фронте. Его величество, видимо, был доволен приемом и благодарил капитана.
Знакомая павлоградцам,
с высокоподнятыми плечами, фигура Жеркова (он недавно выбыл из их полка) подъехала к полковому командиру. Жерков, после своего изгнания из главного штаба, не остался в полку, говоря, что он не дурак во
фронте лямку тянуть, когда он при штабе, ничего не делая, получит наград больше, и умел пристроиться ординарцем к князю Багратиону. Он
приехал к своему бывшему начальнику
с приказанием от начальника ариергарда.